Крыша моя поехала. Устал. Вскрыл вены в ванной. Вытащили, на скорой
отвезли в Склиф, там наложили швы. На следующий день в диспансер,
оформлять путевку. Выкроил время, успокоить девушку и лег.
Я заранее начал готовить себя к худшему. Окидывая взглядом палату: 18
кроватей без покрывал, два окна, светло - зеленые стены и психи...Один
подошел, представился, говорит зовут его Марат, работает на выдаче
хавчика, показал тумбочку в которой можно было разместить пожитки. Он
предупредил, чтобы все туда сныкал и никому ничего не давал, как бы не
просили. Ощущения были не приятными, настроен я был так: подойдут и
начнут быковать, дам в репу. Еду клянчить стали сразу же, но я
наученный не с кем не делился.
Сестра выдала полотенце, которое надо было держать при себе, иначе
психи бы его спиздили, так оно потом и произошло... А с самого начала
мой сосед (две койки стояли вплотную) Витя пытался умыкнуть у меня то
одеяло, то это несчастное полотенце.
Приехал я вечером, пока устроился и узнал где курят, подошло время
отбоя, сестра дала колес и я лег спать...
Будили рано, в 7 утра. Резко включали свет и медсестры ходили по
палатам и истошно орали, что пора вставать, скоро завтрак. Это все
обламывало ужасно. Первое время я еще поднимался на завтрак, потом
перестал. Все равно больничную хавку не ел, иногда, правда,
заставляли, ну пойду, посижу там, выпью этот кофе с молоком мерзкий, а
свою порцию отдавал чувакам, которые со мной за одним столом сидели,
там все столы и все места были распределены, на чужое место нельзя. Да
и вообще, под уколами и колесами есть не хотелось, я заставлял себя,
ел то, что из дома приносили.
После завтрака – прием лекарств. Психи выстраиваются в очередь,
подставляют жопу, кому надо, глотают таблетки и сваливают курить,
срать или отдыхать.
У персонала больницы есть негласное соглашение: не вводить тебя в курс
того, чем тебя пичкают, и колят. Расспрашивать их очень долго и
муторно, но если видят, что ты адекватный, то нехотя могут рассказать.
Колеса мне давали седативные (вот уж не знаю, что это было, но вещь
убойная, я тормозил так, что все кто меня навещал, просто охуевали.
Там, если со мной хоть минуту не говорить, я просто срубался, а
разговаривать под ними не перло), противосудорожные (от уколов которые
мне делали были побочки – судороги) и какую-то хуйню типа ноотропила,
чтоб соображать, короче. Кололи антидепресант (название забыл) и
седуксин – единственное, что там радовало. Вещь понтовая, будет
возможность попробуйте, очень мягко и приятно нахлобучивает. Прикольно
цепляет конечности, потом голову, под ним меня особо перло курить, но
обязательно сидя. Потом встаешь и чувствуешь, такой спокойный и
непоколебимый кайф. Ну и само собой, возникает потребность прилечь,
хотя этого можно и не делать. Так как кололи его после ужина, то можно
было телек посмотреть или с другими психами поделиться ощущениями.
Теперь про пациентов.
Витя, сосед мой, поступил дня на два раньше меня. Следовательно,
где-то четыре дня у него был тягостный бред, на второй его привязали к
кровати, т. к. он слегка буянил. И до того как ему начали делать уколы
он был в ужасном состоянии. Тогда мне хотелось иметь диктофон, чтоб
гон его записать на пленку. Это стоило послушать...
Он еще приставал ко мне. Просто домогался сексуально. Однажды ночью
начал меня лапать, я под седуксином, брыкался, брыкался, он говорит:
«Успокойся, а то я тебе ебну», я пришел в некое наркотическое
негодование, говорю: «Я сейчас сам тебе ебну, мудак». Похоже
прозвучало это так эмоционально и убедительно, что он отстал. Позже,
когда Витя пришел в себя мы даже подружились. Стоит сказать, что он
был мужиком лет 50. Говорил, что работает директором спортивного
комплекса «Крылья Советов», я не верил, но походу деньги у него
водились. Говорил, что попал в больницу после аварии, у него и правда
были какие-то раны и ссадины на теле.
Он помогал мне делать тесты данные врачами. Видел, что под колесами
сам ни хера не сделаю. Постоянно угощал. Хороший мужик. С ним я в
основном и общался.
Из всего отделения абсолютно контуженых было двое. Типы это были
мерзкие. Жалости к ним, не смотря на то, что больные, никто не
испытывал, т.к. контуженные стучали и пиздили, что плохо лежит. Один,
Сарычев, его фамилия, любил из под тешка что-нибудь сделать. Он все
буянившего Витю пытался отвязать, я не давал. Говорил: «отвяжешь, в
рожу дам». Потом его все же отвязал другой, Рома. Нормальный парень,
21 год ему.
Рома постоянно пытался сбежать из отделения и иногда просил постаять
не шухере, пока он искал в санитарских нычках ручки от дверей (там все
двери без ручек, сестры и санитары их носят с собой, иногда ныкают). Я
стоял пару раз, потом перестал, чтоб себя не компрометировать.
Один играл не аккордеоне, развлекал народ, постоянно стрелял сигареты,
курил и не затягивался. После длительного общения с ним понимаешь –
тоже больной.
Полностью нормальным там был только Мирослав, он косил от ментов,
натворил какой-то шняги на воле. «На воле», там все так говорили, в
смысле за стенами больницы.
У бывалого пациента Юры я консультировался по таблеткам, он там был
местным знатоком, просил его научить колеса «на горло кидать», т.е. не
глотать полностью, чтобы потом их, схаркивать. Так и не научился, я,
правда и так их не глотал, но иногда секли, и это было неприятно.
Еще один Юра страдал вялотекущей шизофренией, помещен был из-за
дебоша, постоянно таскал с собой плеер и слушал black metal. Волосы
носил длинные, как и у меня, вот он и увидел во мне родственную душу,
видимо.
Были другие, но те уже совсем не интересные, больше я общался с этими.
Про сортир.
Там испражнялись, производили большинство гигиенических процедур,
курили и пили чифир. Распивание чифира меня вообще удивляло. Причем
это не порицалось персоналом отделения. Там была такая группа психов,
они, впрочем, чем-то напоминали зеков, малоприятные ребята.
…Две раковины, три толчка, никаких кабинок или перегородок. Все
приходилось делать на виду. Из-за этого у меня были проблемы, в таких
условиях я никак не мог поссать. Пару раз меня пускали в туалет для
сестер, пару раз делали мочегонные уколы. Потом это перестало
помогать. Как - то, я не мочился двое суток, потом попросил слезно,
вызвали уролога и поставили мне катетер. Большую часть своего
пребывания в психушке я ходил с катетером, после отбоя сливал
накопившееся.
Днем и вечером в сортире тусовка была постоянно, в основном курящих.
Ночью надолго одному там остаться тоже не получалось, постоянно кто-то
заходил. В отделении больше 100 человек и три толчка…
Про мой диагноз.
Врачи поставили его, как мне показалось, удивительно быстро. Хотя
разговаривали мы довольно мало. Была одна беседа с лечащим врачом,
одна с завотделением, одна с психологом. Этот перец, задавал мне
всякие задачки, а я после приема таблеток, торможу, не соображаю
ничего. И вот он говорит: «Я назову 10 слов, а ты повтори». Просто,
да? Только я раза с десятого их и повторил.
В общем, на основании бесед, изрезанных в мясо рук, моего мрачняка,
депрессии и восьми снятых швов лечащая ставит диагноз: шизофрения.
Диагноз не рабочий, дается инвалидность, учиться тоже нельзя, короче
труба. Об этом узнает мама, идет к заведующему отделением, он,
человеком понимающим оказался, беседует со мной, и изменяет диагноз на
психопатию.
Врачиха, сука, один раз со мной поговорила, и тут же: шиза. Вот так
они людей списывают. Они взяток ждут и отжираются потихоньку.
Как у меня была судорога.
Уколы кололи, от них побочки, я уже говорил, а поскольку таблетки я
старался не пить, (я еще не знал какие седативные, какие
противосудорожные) эта самая судорога у меня и случилась. Причем лица.
Поднимаешь, например в удивлении брови, а опустить не можешь, так и
ходишь, пока не отпустит. Целый день с мимическими мышцами были
проблемы. После этого я быстро вычислил, что маленькие желтые таблетки
– то, что надо, противосудорожные. Их пил, и другие тоже, а это
седативное говно выплевывал. Чувствовать себя после этого стал гораздо
лучше. Одно колесо сныкал на память, лежит теперь дома, как сувенир.
Вот, коротко, мое приключение. Место это, конечно, ужасное. Я мать
умолял, когда она приходила, чтоб забрала. Это тюрьма. Когда не знал,
думал психи – интересные, может даже красивые, художники там, поэты.
Но на самом деле это грязь и вонь.
|