Летом 1996 года, еще будучи молодым и модным студентом, я предпринял несколько поездок в центр города. События, которые здесь описываются, начались во время одной из этих поездок.

Я ждал автобуса на Невском в Петербурге и разговаривал с приятелем, моим тогдашним гидом и помощником. Внезапно он наклонился ко мне и прошептал, что человек, сидевший рядом на остановке, - седовласый пожилой бомж, - очень много знает.

Приятель издали поздоровался, затем подошел и пожал бомжу руку. После краткого разговора он жестом подозвал меня, но тотчас, не заботясь о том, чтобы нас познакомить, отошел. Старик нисколько не выглядел смущенным. Я назвался, а он ответил, что его зовут Хуаном и что он к моим услугам, причем воспользовался вежливой формой обращения. По моей инициативе мы пожали друг другу руки, и затем какое-то время молчали.

Молчание не было натянутым, оба мы естественно и ненапряженно сохраняли безмолвие. Его грязное лицо и шея были в морщинах, а на бороде висело немного засохшего кетчупа, но меня сразу поразили крепость и мускулистость его тела.

Потом я сказал ему, что интересуюсь сведениями. По правде сказать, я почти совсем ничего не знал, но выставил себя большим знатоком и даже намекнул, что ему будет очень полезно со мной поговорить. Пока я болтал в таком духе, он медленно кивнул и посмотрел на меня, но ничего не сказал. Мне пришлось отвести глаза под его взглядом, и мы кончили тем, что стояли друг против друга в гробовом молчании.

Наконец, после очень долгой, как показалось, паузы дон Хуан поднялся и ушел.

Я досадовал на себя из-за того, что наговорил ему чепухи, а его замечательные глаза видели меня насквозь.

Старик, по-видимому, часто бывает молчалив и необщителен. Но беспокойство, вызванное этой первой встречей, рассеять было нелегко. Приложив некоторые усилия, я разузнал, где живет дон Хуан. Несколько раз я приходил к нему в грязный подвал на Лиговке. При каждом визите я пытался навести его на разговор, но безуспешно. Мы стали, тем не менее, добрыми молчаливыми друзьями.

Сначала дон Хуан был для меня просто занятным человеком, который многое знал и никогда не о чем не разговаривал. А вот многие бомжи, которые его знали, верили, что он обладает каким-то секретным знанием.

Я поддерживал знакомство с доном Хуаном целый год, часто покупал ему водку и угощал шавермой, прежде чем он проникся ко мне доверием. Однажды он сказал, что владеет неким знанием, полученным в годы его ученичества от наставника. Дон Хуан, в свою очередь, избрал своим учеником меня, но предупредил, что придется взять на себя очень серьезные обязательства и что обучение будет долгим и мучительным. Описывая своего учителя, дон Хуан использовал слово вождь. Позднее я узнал, что это понятие в ходу только у индейцев. Оно обозначает злого человека, занимающегося неизвестно чем и способного превращаться в животных.

Я начал свое ученичество у дона Хуана в июне 1997 года. До этого времени я встречался с ним при разных обстоятельствах. В ходе этих первых разговоров я делал записи. Мне также очень хотелось фотографировать и делать магнитофонные записи, но этого он не разрешил. Мне было ясно, что знания бомжа дона Хуана (его настоящее имя Иван Иванович Шпуньс) и метод которым он его передавал, достались ему от его учителя вождя.

- Ты сказал, что избрал меня своим учеником. Но почему ты до сих пор меня еще ничему не научил, дон Хуан? - спросил я однажды.
- Почему ты хочешь учиться?
- Разве просто хотеть учиться не достаточная причина?
- Нет, - сказал дон Хуан, - ты должен покопаться в своем сердце и выяснить, почему такой молодой человек, как ты, хочет учиться?
- Почему ты учился сам, дон Хуан?
- А для чего ты спрашиваешь?
- Может быть, у нас одна и та же причина.
- Сомневаюсь в этом. Я бомж. У нас разные пути. К тому же, я индеец.
- Никакой ты не индеец. Ты просто бомж, вот и все.
- Нет. Я индеец.
- Нет. Ты не индеец. Не настоящий во всяком случае.
- Нет. Я настоящий индеец. А ты заткнись. Я здесь Хуан. Понял?
- Ну, хорошо. Ты - индеец. Послушай меня, индеец, единственная причина, по которой я хочу учиться, так это просто, чтобы учиться. Уверяю тебя, дон Хуан, у меня нет дурных намерений.
- Я верю. Я нюхал о тебе!
- Что ты сказал?
- Я нюхал клей момент о тебе. Но это сейчас не важно. Я знаю твои намерения.
- Ты хочешь сказать, что ты видишь меня насквозь?
- Можешь называть это так.
- Ну и будешь ли ты учить меня?
- Нет.
- Потому что я не индеец?
- Учение о клее момент крайне серьезное дело. Будь ты индейцем, одного твоего желания было бы достаточно.
- Дон Хуан, а я могу стать индейцем?
- Да, можешь. Но это очень не просто. Ты должен пройти серьезные испытания. Но это потом. Ты еще не готов.
И дон Хуан дал мне спичечный коробок. Я сказал ему, что мне не нужны спички, однако дон Хуан настаивал, и я взял. Коробок оказался пустым. И я спросил дона Хуана, что бы это могло значить.

Коробок пуст потому, что он пуст, - ответил дон Хуан и громко рассмеялся. Я задумался. А дон Хуан полез в карман своей спортивной куртки, достал куриное яйцо и, хитро подмигнув мне, бросил его об асфальт. Яйцо разбилось, и тогда дон Хуан опять засмеялся. Я спросил его, чему он смеется. И он ответил: Я смеюсь потому, что яйцо разбилось. На этот раз дон Хуан меня сильно озадачил.

- Пойди и купи мне четыре шавермы, - приказал дон Хуан, перестав смеяться.

Я встал и пошел к метро покупать шаверму. Когда я вернулся обратно в подвал, дон Хуан уже лежал голый на полу и читал газету. Увидев меня, он встал и взял из моих рук горячее угощение.

Присел на корточки и стал кушать. Он с нескрываемым удовольствием съел три шавермы, а четвертую покрошил в грязную консервную банку, в которой на дне плескалась какая-то желтая жидкость. Затем дон Хуан взял эту банку и поставил ее на четырехугольный кирпич, который примыкал к стене и служил дону Хуану полкой и столом. Ногой он подтянул два небольших пивных ящика, на которых было удобно сидеть, и знаком пригласил меня сесть. Дон Хуан плюнул в банку с накрошенной шавермой и подло улыбнулся. Его глаза сияли, как будто он и в самом деле наслаждался этим. Он мягко подвинул ржавую банку ко мне, и в его жесте я увидел искреннее добро и заботливую теплоту учителя. Я чувствовал себя идиотски; я попытался избавиться от этого чувства, разыскивая свою ложку, но не смог ее найти.

- Индейцы не имеют ложек, - сказал дон Хуан.
- Но ведь я еще не индеец.
- Да, ты еще не индеец. Но ведь ты и не китаец, - мудро произнес дон Хуан.
- Логично, - подумал я и стал усердно лакать из консервной банки мочу дона Хуана.

Потом дон Хуан оделся и потащил меня на улицу.

- Куда мы идем, дон Хуан?
- Мы идем в парк.
- А зачем? - поинтересовался я.

Дон Хуан промолчал. Он был не в настроении и, как всегда, немного пьян (утром он пил денатурат). На улице было тепло. По голубому небу нежно текли облака и летали птицы. Ласковый теплый ветер раздувал замусоленную спортивную курточку дона Хуана и с задором прыгал по листьям, раскачивая их.

Я любовался небом и не смотрел под ноги. Мы торопились, и я споткнулся. Как только это произошло, дон Хуан резко остановился и, почесывая вылезающий из костюма волосатый живот, стал рыскать у меня под ногами. Через мгновение он заметил камень, о который я споткнулся. Ловким обезьяним движением дон Хуан схватил камень и, ткнув им меня в губы, сказал, дико сверкая глазами: Съешь это!

...продолжение следует...